Как так случилось в истории Сербии, что здесь одинаково чтят Караджорджевича, предводителя восстания против турков, полковника русской армии, друга русского царя, и его убийцу, Милоша Обреновича, после этой правдивой байки, стало мне понятнее. Надеюсь и вам будет интересно окунуться в историю средневековой Сербии.
Тем более, стиль изложения, и слог Dimaš Leteć-а, действительно увлекательный и лёгкий. Лексика автора сохранена, Читайте:
(Дисклеймер: далее, как всегда, воспоследует некоторая история Балкан, изложенная Летечем – немного цинично, слегка иронично, не всегда достоверно, но однозначно правдиво).
ПАШАЛУК И БАРДАК
Итак, ещё в последней четверти восемнадцатого века у Блистательной Порты заметно пригорало и потрескивало по швам, особенно по внешним: Российская империя надёжно закрепилась в северном Причерноморье и Крыму, откуда теперь смотрела со значением на Черноморские проливы. Габсбурги не менее уверенно контролировали денежные поступления из доброй четверти европейского континента, и поэтому их головное, австрийское предприятие не стесняясь «приценивалось» к восточному берегу Адриатики — проще говоря, к Боснии. Стычки на границах между габсбургской и турецкой Европами случались с незавидной регулярностью и всё чаще; а в пограничном Белграде, который и до того-то переходил из рук в руки каждые лет тридцать-сорок, теперь просто вывешивали на зданиях по два государственных флага сразу, чтобы, если что, из кафаны два раза не выходить.
Если серьёзно, конечно, то в дни, о которых сегодня пойдёт речь, Белград в очередной раз был османским и административно входил в состав Белградского пашалука. Область с этим названием охватывала где-то до половины нынешней Сербии, от Белграда на севере до Чуприи на юге, и от Ужице на юго-западе до Тополы на северо-востоке; северные, восточные и западные границы области природным путём очерчивали Дунай и Дрина, а южную Белградский пашалук делил с Нишским. Кстати, административный центр Белградского пашалука находился в городке Смередерево… как говорится, а теперь, дети, оцените самостоятельно и опишите своими словами в комментариях степень творившегося в стране административного бардака.
ЯНЫЧАРЫ И ГАЙДУКИ
Впрочем, это ещё были так — некрасивые цветочки. Ядовитые ягодки пошли в 1801 году, когда расквартированные в Белградском пашалуке турецкие янычары подняли мятеж против Стамбула, захватили власть на местах, разделились для удобства на четыре ЧВК и как давай продразвёрстку и право первой ночи по округе продвигать и ещё удивляться, почему это податное православное население вдруг в леса подалось, а обратно из лесной чащи стали выходить злые гайдуки (читай, невкусный шайтан-салат из сербской национальной идентичности, православной веры, неприятного огнестрельного оружия и ангигуманных рогатин). И уже к 1802 году янычарская военная хунта оказалась настолько «успешна» в своих успехах, что чиновникам турецкой администрации и внешности строго рекомендовалось в тёмное время суток из домов не выходить, а в светлое сидеть дома и не высовываться. Тех, кто данной рекомендации в должной мере не внимал, находили когда-нибудь потом, и почти всегда — по частям.
Командование хунты жизнь ко многому готовила, но не к такому. На протяжении примерно трёх лет турецкие вояки пытались злостно ловить сербских партизан, показательно пороть крестьян и тайно подкупать дворян, но перечисленные методы или не работали совсем, или работали не так, как хотелось бы. Одно «хорошо»: по итогам некоторых подкупов к концу 1803 года это самое командование уверенно располагало списком из приблизительно двухсот аристократов, старейшин, православных священников, купцов и полевых гайдуцких командиров, стоявших в явной оппозиции к хунте. Разумеется, список добывался не просто так, а по поводу: все его участники подлежали аресту и трибуналу, либо ликвидации на месте в случае сопротивления. Дата старта массовых арестов «совершенно случайно» выпала на православное Рождество следующего, 1804-го года, и за ту неделю, которую заняло мероприятие, получившее в поздней сербской историографии название «Сеча кнезова» — «Резня князей», — турецкие солдаты успели изловить и казнить семьдесят человек из того самого списка.
ГАЙДУКИ И ГЕОРГИЙ
Выжившие сто тридцать командиров (некоторым из которых пришлось в прямом смысле слова драться за свою жизнь, а другим повезло получить своевременные предупреждения от местного населения и сдриснуть в леса или горы) к 15 февраля 1804 года добрались волчьими тропами до села Орашац к югу от Белграда, обсудили ситуацию и пришли к единогласному решению сделать янычарам по-взрослому секир-башка, а остальным туркам организовать подзад-нога. Сегодня мы в Сербии считаем эту дату днём начала Первого сербского восстания, а ещё отмечаем её как День государственности. Но речь в рассказе не об этом.
На том же совещании главнокомандующим объединёнными сербскими силами был назначен сорокадвухлетний Георгий Петрович (фамилия произносится с ударением на первый слог). С одной стороны, выбор выглядит относительно случайным, ведь реальным боевым опытом обладали многие из участников судьбоносного совещания. С другой, некоторые историки считают, что от остальных кандидатов на высокий пост Петровича отличал опыт службы в регулярной австрийской армии, где он прошёл карьерную дорожку от рядового бойца до младшего офицера, а в итоге дослужился до начштаба сводного отряда пограничной стражи, несшего постоянную службу на Дунае и набиравшегося из воеводинских сербских гайдуков-добровольцев.
На самом же деле, главной гирькой на выборных весах стал тот аргумент, что турки, жившие в Белградском пашалуке и далее везде, были наслышаны о Георгии задолго до выдвижения его в официальные публичные лидеры восстания — именем Георгия в турецких домах, натурально, пугали непослушных детей. То есть, почти как бабайкой, только Георгием.
ГЕОРГИЙ В ЛЕГЕНДАХ И НАЯВУ
Если вы вдруг решите поискать портреты Георгия Петровича или посмотрите на поставленные ему памятники, то, наверняка, удивитесь, как им можно было кого-либо напугать, даже ребёнка. Ведь с канонических изображений на нас смотрит молодой человек, облачённый в военный мундир европейского образца, коротко стриженый и чисто выбритый, с небольшими аккуратными усами по моде эпохи, с прямым добрым взглядом, и так далее. Но это портретный, иконный образ. В османских казармах и начальственных кабинетах этого молодого человека называли «Кара-Георгий» — «Чёрный Георгий». И буде вы турок или неприятный лично Георгию человек, то не дай вам было бог попасться ему на эти его добрые глаза, ага.
И городские легенды и вполне верифицируемые свидетельства — кстати, не только турецкие, но и сербские — гласят, что этот красивый дяденька с умным лицом собственноручно убил не менее ста пятидесяти человек (и плюс ещё какое-то количество народу положил в боях и рейдах по тылам).
Ну, просто у Карагеоргия с детства характер был такой, что чуть что, так сразу за нож. Поэтому, говорят, он и своего родного папеньку в ранней юности — тогосеньки. И родного брата в поздней зрелости — тоже. Причём, если про папеньку там не до конца всё ясно, то собственноручная казнь брата (по общепринятой версии, за самоуправство и утрату авторитета в войсках), вроде как, даже документально подтверждается. Поэтому, говорят, австрияки Георгия и в пограничную стражу-то не повысили, а, натурально, подальше от цивилизованных людей сослали — после того, как тот убил командира своей роты за попытку упечь его на гауптвахту за дуэль с командиром соседней роты… И даже сослав в дикое поле, не знали, как угомонить, ибо под началом Георгия пограничная стража превратилась для турок в бич божий: турецкие рыбаки боялись выходить на Дунай за рыбой, а турецкие пастухи с, казалось бы, довольно удалённого турецкого же берега частенько возвращались с выпаса домой в мешках — в виде супового набора и с подписью «чемодан-вокзал-анталья».
А ещё, именно там, в степях Воеводинщины, Карагеоргий начал одеваться на гайдуцкий манер, носить исключительно форму турецкого, а не европейского образца, казацкие усы отпустил, и волосы стричь перестал, вместо того заплетая их в тугую длинную гайдуцкую косу, достававшую ему вскоре до пояса. В общем, учитывая, что и ростом своим наш герой сильно выделялся среди сослуживцев (по разным источникам, вымахал он ввысь то ли на метр восемьдесят, то ли на все два ноль шесть — это при средней-то высоте тогдашних сербов и турок в метр шестьдесят), видок у него был тот ещё, пираты Карибского моря нервно курят на бочонке с порохом…
Характер, повторюсь, у Карагеоргия тоже был вполне гайдуцкий. Есть тут у нас одна городская легенда о том, что когда сербское восстание уже было в полном разгаре, в небольшой деревеньке под Белградом местные жители устроили встречный бунт, отказавшись отдавать карагеоргиевой мобилизационной команде своих молодых людей в солдаты, а вместо этого переправили их тайно ночью в австрийский тогда Земун, а саму мобилизационную команду в полном составе перебили. Когда воевода Карагеоргий получил соответствующий доклад, он без лишних сантиментов приказал вырезать всё оставшееся население деревеньки до последнего человека, а все постройки дотла сжечь, и нет теперь больше той деревеньки.
А другая легенда рассказывает, что когда некий белградский священник отказался отпевать погибшего бойца сопротивления по причине того. что семья его не могла это самое отпевание по бедности оплатить, Карагеоргий просто приказал конфисковать всё имущество святоши в пользу потерявшей кормильца семьи, а самого святошу зарыть живьём и без отпевания в сточной канаве на дальнем краю Врачара.
Окончательно и бесповоротно картину того ужаса, каковой должен был наводить предводитель сербского восстания на какого-нибудь мирного мещанина как цивилизованной Европы, так и блистательной Турции, на отличненько дополнял тот факт, что воевода Карагеоргий с трудом читал по складам, а написать уверенно и без ошибок мог только собственное имя. И да, это был тот самый гений полевой военной тактики, который в первом же крупном боестолкновении с полноценной османской армией, случившемся при Иванковце (можете найти на гуглмапсе между городами Ягодина и Чуприя), сумел наголову разбить регулярную вышколенную дивизию в 15 000 сабель силами отряда численностью около 6500-7000 полудиких гайдуков при двух десятках лёгких полевых пушек. Кстати, конницу свою Карагеоргий всегда поднимал в атаку сам и бился с врагом всегда тоже сам, и строго в переднем ряду.
Третья легенда гласит, что когда в одном бою Карагеоргия узнал по описанию некий турецкий драгун и, удачно подскочив к нему, высадил прямо в лицо воеводы заряд картечи из пистолета, Карагеоргий аццки хохоча, выплюнул ту картечь в изумлённую турецкую рожу, а потом личным персональным ятаганом мелко нарубил дурака на плескавицу.
Ужаснитесь теперь и вы бесповоротно, ибо общий сход старейшин в городке Топола в 1808 году провозгласил этого вот варвара Карагеоргия своим князем и главой восстановленного независимого Сербского княжества с правом передать власть по прямой линии наследования. Тремя годами позже, в 1811 году это решение подтвердила народная скупштина в Белграде.
КАРАГЕОРГИЙ И СВЯЩЕННЫЙ СОЮЗ
Карагеоргий настолько пылко грезил идеей полной независимости Сербии от Порты, что когда в 1808 году Милан Обренович (сводный старший брат будущего князя Милоша Обреновича) предложил подписать с турками перемирие на условиях Сербской автономии в составе Османской империи, Карагеоргий сначала вынудил пораженца релоцироваться в Бухарест, а через год отправил одного общего знакомого разузнать, как живётся в эмиграции господину Обреновичу. Друг вернулся с печальной вестью: за совместным обедом милый Милан, видимо, скушал что-то не то и незамедлительно трагически помер. В знак траура по почившему собрату, его оставшиеся в Сербии единомышленники забыли об идее замирения с турками на их, турок, услових, почти на десять лет.
Близкий круг просил и Карагеоргия не сильно-то педалировать вопрос идеологии, ведь на старте горячей фазы восстания в 1804 году и турецкие и сербские бабушки ещё надвое говорили, а европейские букмекеры давали шансы на победу больше Порте, чем наоборот. Но в 1806 году Карагеоргия открыто поддержала Российская империя, и на Балканы массово поехали добровольцы и отпускники, а буквально следом и регулярные части русской армии пожаловали, и турки начали огребать не по-детски. К указанному 1808-му Карагеоргию уже виделась независимая Сербия — всего-то и надо было, что засадить Стамбулу оставшуюся половину шишечки поглубже.
И вот тут-то, ребятушки, всем и прилетело, откуда не ждали. И Карагеоргий, как вы понимаете, сильнее других не ждал. Дело в том, что Наполеон с императором всероссийским Алексан-Палычем подписали-с Тильзитский мир-с, а так так Франция и Турция, невзирая и вопреки, ещё со времён позднего Средневековья питали друг к другу нездоровые тёплые чувства, то и одним из условий этого самого мира с Россией, Наполеон поставил уход последней с Балкан. Вторым прилётом Россия и Австрия с Пруссией, подсыкнув перед революционными чаяниями мсье Напульёне Буонапарте, пошли на создание так называемого Священного союза, которым предполагалось в ближайшем будущем эффективно задавить всю эту либеральщину в зачатке и на корню, и вернуться к тому, что деды завещали, и к традиционным ценностям вообще. И как-то так, внезапно, получилось, что заветам и ценностям более соответствовал османский султан, чем сербский гайдук, поэтому к 1811 году регулярные русские части окончательно и бесповоротно отступили в Валахию и Бессарабию.
Ну, а потом случился третий прилёт — в форме прихода Наполеона на Русь, — и Петербургу стало совсем не до сербов. Под шумок Бородина и заграничного похода русской армии, турецкая армия за пару лет практически полностью вернула себе все ранее утраченные позиции в Белградском пашалуке, после чего вынудила сербскую сторону к долгим нудным переговорам, главную тамбуру в которых с этой самой сербской стороны играла партия пораженцев имени Милоша Обреновича. А Карагеоргий — ну, что Карагеоргий… Он понял, что восстание окончательно сдулось и принял решение бежать из страны (вы не поверите) во всю ту же Бессарабию, чтобы (приготовьтесь!) проситься на службу в русскую императорскую армию.
СВЯЩЕННЫЙ СОЮЗ И ПАШАЛУК
Блистательная Порта, тем временем, праздновала блистательную победу. Дело в том, что как и Георгий Петрович, Милош Обренович происходил из очень бедной семьи, которой во времена оные точно так же доставалось на орехи от турок. Но если Георгий вырос с мыслью, что когда-нибудь он выкинет с родной земли чёртовых осман, а потом один накормит всех остальных, то Милошу больше по душе было, чтобы османы не мешали лично ему, Милошу, толстеть и богатеть, и ещё чтобы все остальные кормили его одного. Проще говоря, Милошу Обреновичу было насрать на независимость. Всё, чего он хотел — это добиться для Белградского пашалука широкой автономии, чтобы самому собирать налоги побольше, а в Стамбул отправлять процент поменьше. К 1815 году соглашение между Белградом и Стамбулом было, в целом, готово, и по части пунктов даже подписано, и пока ещё неофициально произведённый в сербские князья Милош Обренович (полностью его титул турки признали только спустя пятнадцать лет) принялся с упоением доить выданную ему по квитанции корову, и с не меньшим увлечением загонять подальше в леса — и сажать под арест особо буйных — бывших собратьев по борьбе против власти сутана.
Вопрос полной независимости Белграда был суетливо заметён под сукно во имя, напомню, заветов дедов и традиционных Московско-Венско-Стамбульских ценностей. Ну, и немножко ради личного кошелька Милоша Обреновича, конечно же.
ПАШАЛУК И КАРАГЕОРГИЙ
В 1817 году у Блистальной Порты заметно пригорало и потрескивало по швам, но теперь уже больше по внутренним: помимо сербского, на Балканском полуострове расплодились многочисленные болгарские, македонские, а главное, греческие тайные общества, ставившие своей задачей гарантированно обеспечить туркам проживание на исторических турецких землях, а именно — в Анатолии и Малой Азии, но никак не в греческой или македонской или болгарской, или сербской Европе.
Новость о подготовке греческого восстания застала Карагеоргия в Одессе, и он мгновенно смекнул, что надо ловить момент: Греция-то, как ни круги, к Стамбулу ближе, чем Сербия, а значит, если всё грамотно провернуть, то в ставке султана пукнуть не успеют, как Сербия станет, наконец, целиком независимой и свободной. К нескольким влиятельным друзьям в Петербурге и к особам, приближённым к императору, полетели письма с просьбой о помощи и поддержке… Но вы ведь все помните, как после возвращения русской армии из европейского похода император всероссийский Алексан-Палыч кукушечкой поехали-с на предмет всяких революционных вольностей и национальных независимостей? Помните?! Значит, и не удивитесь, что полковнику императорской армии Георгию Петровичу было высочайше приказано выбросить из головы все эти вольтерьянские фантазии и сидеть на попе ровно в Бессарабии до дальнейших распоряжений. Ответ императору Карагеоргий писать не стал. Вместо этого он сел на попе ровно в седло и отправился домой — доводить борьбу за независимость Сербии до логического конца.
КАРАГЕОРГИЙ И ПАШАЛУК
Разумеется, Карагеоргий понимал, что он своими собственными руками и бегством своим себе репутацию подмочил, а Обреновичу, наоборот, подсушил, и многие бывшие сослуживцы теперь считали Георгия крысой, а Милоша борцом за мир. Поэтому, прибыв на родину, Карагеоргий первым делом отправил Милошу письмо с предложением встретиться лично и обсудить положение дел и подготовку нового восстания.
Разумеется, Милош Обренович понимал, что бегство бегством, но Карагеоргий – это, по сути, признанный народом князь и правитель; в то время, как он, Милош, так — писями по воде виляно. И ещё он прекрасно понимал, что если в Сербской автономии сейчас снова полыхнёт, то Порта похоронит все соглашения по налогам и сборам.
Разумеется, на вроде как согласованную встречу с Карагеоргием вместо Милоша поехала в Тополу троица киллеров, которая проникла в усадьбу Карагеоргия, выдала денег охране, чтобы не шумели, а потом один из не совсем званых гостей попросту отрезал спавшему князю голову.
Получив из адмнистрации Обреновича доклад о случившемся, в канцелярии турецкого наместника в Белграде сначала пришли в состояние лёгкой эйфории, но потом всех резко пробило на измену. С одной стороны, голову такого высокопоставленного бунтовщика необходимо было отправить прямо султану — и для отчётности, и в качестве долгожданного личного подарка. С другой стороны, обезглавленный бунтовщик всё ещё числился полковником русской армии, и как только русский посол в Стамбуле узнал бы о «подарке султану», количество дней до новой русско-турецкой войны вряд ли составило бы больше одного. С третьей стороны, новость о смерти князя уже гуляла по Белграду, и угроза бунта была реальной как никогда. В итоге, высосав все имевшиеся в городе кальяны досуха, османы пришли к поистине соломонову решению: тело Карагеоргия было торжественно погребено в его родной Тополе; голову Карагеоргия с почестями похоронили в приделе белградской Соборной церкви (но через год так же торжественно перенесли к телу в Тополу); а чтобы султану тоже обидно не было, одному белградскому мяснику поручили срезать с головы князя лицо, натянуть его на ситцевую подушку и отправить в Стамбул.
Говорят, именно тогда один британский посланник при османском дворе записал в своём дневнике, что, дескать, «по уровню цивилизованности Балканы стоят даже не на ступени мрачных Средних веков, но на уровне варварского каменного века».
Что ж… Комментировать заявления британского МИДа я не уполномочен, а вот про сербские династические разборки, которые, подчас, покруче пресловутой «Игры престолов» будут, мне ещё есть, что вам порассказать.
Спасибо за прочтение, Ваш Палыч!
Теперь, статьи в “Дзен”, попадают именно с моего личного сайта…, и на нём есть то, что не попадает в Дзен 🙂. Подписывайтесь в “Дзен” и читайте ВСЕ! статьи на сайте “Байки от Палыча”.